– Сработало, – удовлетворенно хохотнул Пишегрю,возвращаясь к д’Артаньяну. – Я им сказал, что в "Крашенойбороде" только что остановился набитый луидорами парламентский советник изБордо, ярый любитель карт и костей, всякий раз оставляющий в Париже решительновсе денежки… Вот они и кинулись сломя голову, чтобы никто не опередил… Теперьнас только четверо, – сказал он, распахнул плащ и с решительным лицомпроверил, легко ли выходит из ножен охотничий нож. – Две тысячи пистолей,а то и больше… Лучше всего, если те наши друзья там, в комнате, затеют с нимиссору, а мы чуть погодя ворвемся и уладим все быстренько…

– Нет уж, – твердо сказал д’Артаньян. – Втаком деле на меня не рассчитывайте.

– Черт вас побери, д’Артаньян, с ума вы сошли? Дветысячи пистолей! И потом – это же англичане, проклятые еретики, за которыхдоброму католику непременно простится сорок грехов!

– Избавьте меня от ваших планов, – сказалд’Артаньян. – Конечно, я чувствую себя неловко оттого, что мне ужевосемнадцать лет, а я до сих пор не убил ни одного англичанина…

– Вот видите! Где вы еще, прах и преисподняя, отыщететакой случай? Судьба нам сама посылает…

– Боюсь, любезный маркиз, мы плохо понимаем другдруга, – сказал д’Артаньян с непреклонной решимостью. – Я имел в видувойну или дуэль. Ни за что в жизни не стану подло убивать людей, пусть дажеангличан, ради пригоршни пистолей!

– Бросьте шутить, д’Артаньян! Время совершеннонеподходящее. Я к вам давно присматриваюсь, отваги у вас хватит на троих, ашпагой вы владеете, как сам дьявол…

– Не спорю. Но разбойничьим ножом пользоваться не умею.И не собираюсь учиться.

– Но, д’Артаньян…

– Я, кажется, выразился достаточно ясно? – спросилгасконец с ледяным презрением. – Боже, как вы, оказывается, мелки игнусны, Пишегрю, а я-то был к вам расположен…

– Ах вы, молокосос! – вспылил Пишегрю. – Да явас…

Д’Артаньян отступил на шаг и положил руку на эфес шпаги:

– Ну что же, в эту игру я умею играть… Доставайтешпагу, вы, негодяй!

Пишегрю разрывался меж д’Артаньяном и соседней комнатой, вкоторой послышались громкие, возбужденные голоса. Он торопливо замахал руками,отшатнувшись, – маркиз, как давно убедился д’Артаньян, был мужестваневеликого.

– Друг мой, друг мой, опомнитесь! – плаксивымголосом воскликнул Пишегрю. – Умоляю, простите, если я сказал что-тонеподобающее… Я все же надеюсь убедить вас…

В соседней комнате с грохотом упало кресло. Пишегрюраспахнул дверь и кинулся туда. Д’Артаньян несколько замешкался.

– Это черт знает что такое! – кричал с английскимвыговором обладатель решительного подбородка. – Ваши кости залиты свинцом!Вы, сударь, определенно из тех, кто не надеется на фортуну и пытается ее подправитьсобственными усилиями… Я достаточно ясно выразился, надеюсь?

– Сударь, вы меня оскорбили, причем смертельно! –орал в ответ метавший кости шевалье де Эскоман (для коего такие оскорбления, послухам, были делом чуть ли не обыденным). – И вы мне за это ответите!

– Охотно. Где наши шпаги, Блеквуд?

– В соседней комнате, милорд… – испуганно ответилего спутник.

– Были! – зловеще хихикая, сказал Пишегрю и, вомгновение ока схватив обе стоявших в углу шпаги, выкинул их в окно, где онижалобно зазвенели на брусчатке. – Мы вам сейчас покажем, английскиееретики, как оскорблять честных людей!

И он выхватил из ножен – нет, не шпагу, а охотничий нож,широкий, с загнутым концом. Де Эскоман и его напарник проворно выхватили шпаги.

– Ах, вот так? – взревел высокий англичанин. –Значит, это не только притон, но еще и логово убийц? Блеквуд, хватайте кресло!Будем, черт побери, продавать наши шкуры подороже!

Однако от его спутника не было особого толку – он испуганноотпрянул в угол с видом записного труса, бормоча:

– Попробуем как-то договориться, быть может? – и,внезапно ринувшись к распахнутому окну, что есть мочи заорал, перевесившисьчерез широкий подоконник: – К оружию! Убивают! Грабят! Дозор сюда, кликнитедозор! Здесь убивают дворян из английского посольства!

Де Эскоман втащил его назад за ворот камзола, но на улицеуже начался неизбежный в таких случаях переполох – сбегались зеваки, громкоперекликаясь меж собой, а люди более степенные и законопослушные подхватилипризыв англичанина, во всю глотку кликая дозор. Ясно было, что замыслы Пишегрюпровалились.

Д’Артаньян, однако, ринулся в комнату, руководствуясь нестремлением примкнуть к победителям, то есть к полицейским стражникам, судя потопоту, уже сбегавшимся с трех сторон, а побуждаемый собственными представлениямио чести – коим все происходящее здесь решительно противоречило.

В мгновение ока он уколол концом шпаги Пишегрю повыше локтя– отчего маркиз взвыл от боли и неожиданности, выпустив нож; двумя прыжкамиоказался рядом с напарником де Эскомана и выбил у него шпагу отточеннымприемом, а самого де Эскомана, упершись клинком ему в живот, заставилпопятиться. После чего произнес, обращаясь к высокому англичанину:

– Сударь, хоть вы и англичанин, но не в обычаефранцузских дворян завлекать кого бы то ни было в игру, чтобы потомзарезать. – Он не без некоторой рисовки сделал изящный жест шпагой. –Вас никто не обидит, клянусь честью.

– Очень хочется вам верить, сударь, – настороженнопроизнес высокий англичанин, изготовившийся обороняться тяжелым креслом,поскольку других предметов, пригодных на роль оружия, в комнате попросту неимелось. – Но лица этих господ, точнее, уж простите, рожи… Эй, за спиной!

Д’Артаньян проворно обернулся, как раз вовремя: недавниедрузья собрались с духом и вновь попытались напасть. Пишегрю бесповоротно выбылиз схватки, он стоял в углу, зажимая ладонью пораненное место (укол остриемшпаги был пустяковым, так что дело было скорее в осторожности маркиза) с видомполучившего смертельную рану воителя, готовящего для сподвижников пафосное предсмертноеслово. Однако двое остальных, немного опамятовавшись, предприняли было попыткудовести дело до конца, они надвигались с решительными лицами, но клинки в рукахявственно подрагивали: данные господа были не из завзятых бретёров…

Гасконец без труда отбил мотнувшийся в его сторону клинок,сделал плие, как танцор, уклонился и наотмашь хлестнул де Эскомана шпагой полицу. Второй шулер, видя такое и слыша вопль сотоварища, предпочел отступить.

Дверь распахнулась от сильнейшего пинка, и в проемепоказались несколько грозно наклоненных алебард, за которыми маячилиисполненные охотничьего азарта физиономии стражников. Коли уж им случилосьворваться в кварталы Веррери в достаточном количестве, они намеревались, полицам видно, отыграться за все предшествующие страхи, поношения и поражения.Хорошо осведомленному об этой их привычке д’Артаньяну стало немного неуютно.